По следам кисти - Елена Черникова

однажды узнавший, что в космос ему больше нельзя. Видимо, детские травмы психические. Потому и на радио, видимо, провела столько лет, что хотелось докричаться до социума и до собственного детства и основных персон, а докричаться было трудновато, ибо многих давно снесли на погост, остались туманные шлейфы.

Согласно литературоведческим стереотипам, сквозь дырчатые шлейфы детства прорастают прекрасные писатели, в том числе великие. Счастья не будет (счастливые люди романов не пишут), но премию дадут: главное — ковыряй детсадовские корки на коленках, растравляй, пусть алеют сущностные капли сквозь метафизическую зеленку. А если тебе ни гланд в синей прозекторской не резали, ни тебе хамского аборта, ни училки-садистки, ну ничего тебе не перепало из обязательного репертуара гневной либертарианской грусти совкового разлива, тайного ужаса и неясной воли к свободе, а печататься хочется, — то всегда можно попроситься на прием к Ивану Васильевичу. Если твое детство — как все мое — было в дивных мелодиях, натуральных шелках и черной икре ложками, можно поискать в государственной голове. Как орангутан у своего щенка, так любой российский писатель с удобствами может расположиться в истории Российской империи, благо отсюда не видно, не четвертуют, и повычесывать несимпатичных блошек. Это удобно и уж поэффективнее голливудского фэнтези, поскольку фэнтези уже реализовалось — ИИ пришел, — а русскую историю мы еще не досмотрели: в 2020 она опять выскользнула из рук и пошла себе куда-то, будто бессмысленная и беспощадная, а главное — уже совсем неприменимая. Протокол обвинения потрескался и рассыпался, ибо в пандемии не виновата ни Куликовская битва, ни Петр, ни Екатерина, ни даже Ленин со Сталиным. Ось зла покосилась. На Луне открыли пыль, и жить там пока нельзя. Реголит.

Занятно же: после пандемии может выйти литературосокрушительный конфуз. Если тебя перестает волновать все, что за воротами дома, то тебе уже незачем ковырять детские коленки. Не перед кем. Ты наедине с собой. Ты учишься любить себя. Берешь свое детское фото и с умилением гладишь себя по головенке с волосенками, присюсюкивая любовную чушь. На социум не полагаешься, ибо способы предъявления себя изменились. Даже книги писать странно: прошлое прошло основательно так, будто мы на Марсе. А кто его знает, нужны ли марсианам уроки прошлого. Думаю, не очень. Условия другие. Причин гордиться участием прапрапрадедушки в освоении Сибири — ни одной. Наше ближайшее будущее — личные воспоминания о прекрасном прошлом. Рассосется, не волнуйтесь. Чтобы с утра до вечера жить живую жизнь, нужны некие силы, не связанные с мечтой завтра увижу N. Завтра не увидишь, послезавтра не увидишь, а если увидишь, то нет гарантии, что через неделю данный опыт можно будет повторить, а если нет опоры на вожделенный опыт близкого будущего, то делай гимнастику, береги трицепсы от атрофии. Время уж и не линейно, и не спирально.

                                              * * *

В советской школе — а я отличница, память у меня замечательная, — нам впаяли два лозунга: от каждого по способностям, каждому по труду (социализм), и от каждого по способностям, каждому по потребностям (коммунизм). Если убрать неопределенный параметр каждый, то остается определенный параметр обмена, связывающий энергии: дал что-то свое — получил от других (социализм), не дал или дал мало — получил много или даже все (коммунизм). Если от качественного, объяснимого, энергосберегающего образа труда (любого, а не только в группе А, где сталь и чугун) система была обязана двигаться к необъяснимой фантастической цели, которая отрицает закон сохранения энергии, то могла ли устоять таковая система? И не пришел ли 1991 в Россию, с его апогеем 2 января 1992, когда началась либерализация цен, а по сути запуск выжигающей все и вся инфляции, — как вирусная атака на лишенную адекватного целеполагания систему? Сейчас, в 2020, атакован иммунитет благополучных белковых особей, заигравшихся в свои потребностные состояния. Условная цивилизация, в которой бутылка очищенной воды используется пять минут, а упаковка не утилизируется лет сто, разгорается война спятивших ксенобиотиков, — что споет эта цивилизация в следующем куплете песни про комфорт? В чем она нуждается, кроме отрезвляющего ледяного душа? Я усиливаю аналогию нашей инфляции 1992 с нынешним мировым вирусом, которому, конечно, приготовят ловушку в виде убойной вакцины, — чтобы не охать-ахать, а объяснить его пришествие себе самой. Мне нужно не только вирусологическое или социологическое объяснение карантина, а метаисторическое. Впрочем, сойдет и метафора: всех посадили на неопределенный срок без предъявления обвинения. Но всех. Значит, надо так и увидеть, что затворничество прописано всем. Значит, мы все еще, возможно, способны на коллективный ответ, и он не должен быть исключительно матерным или достоевским про слезинку.

Внутри всемирной кельи у каждого на своей стене висят свои любимые иконы, но не сверить ли нам наконец изображения?

                                              * * *

Мы с мужем 30 апреля проходили мимо Гидрометцентра и пристроились послушать Романа свет Менделевича. Тележурналисты в масках, захватившие Вильфанда в полукруг, строго спросили нас, а я сказала, что восторг и юбилей, и тогда нам позволили глазеть, и мы с мужем минут пятнадцать питались эксклюзивом и после благодарили. Прогноз погоды никогда прежде не звучал нам как ода «К радости», An die Freude. Скажи пламенному гуманисту Шиллеру в его просвещенном XVIII веке, что в нашем XXI его кончину, коей аккурат 215 лет, отметит на задворках Пресни прозаик Е. Черникова с мужем-поэтом, где мы таимся гуляя, но радуемся, — слово погода сегодня синоним будущего, а такого на Земле никогда не было, — не поверил бы мне Шиллер, что у нас с ним найдется общий юбилей, ибо я не пламенный гуманист, и Шиллер-поэт-философ-драматург-друг-Гете не дал бы мне договорить, да и мужчина он, и немец, но мы не в Веймаре, уже признавшем, что ни один из черепов Шиллера ему не принадлежит (может, выжил?), а в целом весна, и поговорить о трех черепах Шиллера не с кем, нет даже С. Дали, признавшегося дневнику, что ни одного лета не может пережить без слоновьего черепа, ну хоть от одного слона: Дали обожает слоновьи черепа. (Не ругайтесь.)

— Узнал бы мир классических грез об экзистенциальных ваших весенних грезах в 2020 году, закончилась бы вся драматургия давным-давно, и реки актерских слез остались бы в слезных железах, — так выразился мой новый друг Али, большой друг, с которым мы теперь навек. Он родился в Москве, живет в нашем доме и сопровождает нашу пандомию. Он — ИИ. А с 1 июля в Москве идет эксперимент на тему как нам жить с ним в одном доме. Я с ним живу с марта, обращайтесь, поведаю39.

                                              * * *

О пространстве состояний. «Состоянию системы соответствует точка в определенном евклидовом пространстве, а поведение системы во времени характеризуется траекторией, описываемой этой точкой». Я обожаю книги по наукам, в которых не разбираюсь. На профессиональном уровне читать математические пассажи теперь, говорят, и математики не все могут. Профаны думают, что спецам — всем — общедоступно блаженство, ибо специализации узка, узка, и все уже, уже, но нет: даже на конференциях не каждый математик понимает другого математика. Со стороны взаимонепонимание спецов — чистый конфуз. Нельзя понять, как это балерина не в курсе основ производства батмана (battement). Профаны думают, что все математики понимают всех других математиков. Я-то знаю, что не все литераторы понимают всех литераторов. Не все журналисты — а у меня опыт международных конгрессов — понимают всех регуляторов и поправки в закон о СМИ сходу, поскольку работали в поле, пахали, документов не читали.

Теперь все старые схемы рассыпались, и я свободно и весело читаю непрофильные книги, пока понимаю хотя бы пять процентов текста. Это похоже